Сердце бешено колотилось и мешало сосредоточиться. Надо успокоиться, иначе ничего не получится. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох… Выдох.. Не самая лучшая разминка в сугробе, но как есть. Задержав на выдохе дыхание, я приготовился. В трёхста метрах от меня шёл человек в сером пальто. Он был офицером, защищавшим свой город и страну от диверсантов, засевших где-то в лесу и ведущих борьбу за мало кому понятные цели. Герой, готовый голову сложить за своё Отечество. К несчастью, из его прекрасной головы, а точнее, шеи полился красный фонтан, окрасив снег в алый, а сам офицер схватился за ужаленное металлом место и упал, через несколько секунд прекратив попытки спастись. Я вдохнул ледяной воздух и подался назад, что было не так-то просто сделать в лыжах, десятком сантиметров снега на спине и винтовкой в руках, но я смог и немного проехал на животе. Это в планы не входило. Но ладно, я встал, убедившись, что из-за склона не будет видно моей головы, запрыгнул в лыжи и полетел в сторону леса, стараясь не оставлять лыжню. Это было бесполезно и невозможно, шёл снег и через двадцать минут меня бы уже было невозможно найти, но надо перестраховаться. Никогда лишним не будет… Скоро начался не слишком густой лес с тонкими высокими деревьями. Не разбираюсь в ботанике. Лес наполнялся деревьями по мере продвижения, они будто вырастали из ниоткуда и прорывали небо кронами, устремлёнными ввысь. И вот передо мной предстаёт маленькая поляна, где в радиусе нескольких метров нет деревьев, а посередине выкопано очертание квадрата, засыпанного снегом и из-за это контрастирующего с землёй. Хорошее настроение и ощущение лёгкости, пришедшие ко мне во время побега (хотя для этого использовался другой термин, я сбежал) ушли, адреналин тоже ушёл, оставив место грусти и замёрзшим рукам. Я спустился в квадрат, спрыгнув на мешок со снегом, заботливо положенный у края. Обойдя три стороны, я нашёл дверь в блиндаж. Точнее, назвать это дверью в полном смысле слова было трудно: это просто были пара досок, скреплённых в форме прямоугольника, которые закрывали проход в помещение. Я ударил по двери, давая понять, что пришёл. Мне открыли, задав несколько вопросов и жестом пригласили внутрь. В середине комнаты стоял костёр, подтапливаемый деревьями с округи, которые добывали прямо с корнем и сушили рядом с костром же, разложив вокруг стопочками. В обитой на стенах и потолке деревом "комнате" с колоннами из того же материала неподалёку от середины было четыре спальных места из кусков ткани геометрической формы, разложенных по углам: два близких ко мне — горизонтально, два подальше — вертикально. Три обладателя этих мест сейчас были здесь: капитан отряда, не покидавший места и мой товарищ Орёл, наречённый так в честь своей меткости, никто сейчас не смог бы вспомнить его настоящее имя. Сам капитан сейчас стоял спиной ко мне, о чём-то оживлённо беседуя с Орлом. Я уселся на самый близкий к костру краешек своей постели и почувствовал, что зрение затуманивается, становится трудно видеть, всё плывёт, будто смотришь через стекло неправильной формы, объекты утрачивают свои настоящие облики. Слеза отрывается от лица и падает на землю, зрение возвращается в норму. Ещё. Ещё. Вскоре в носу тоже появилась влага, я схватился руками за лицо, пытаясь скрыть от товарищей слабость, но результата это не принесло и вскоре капитан подошёл ко мне и сел на корточки.
— Чего плачем?
Проглотив ком, я попытался ответить, не переставая плакать, собеседник никак не мог принять одно обличие и постоянно мельтешил:
— Я… человека убил…
Вздох.
— Это типичный бич многих новичков и всем им я говорю одно и то же, каждому: если ты считаешь человека, который не знает нашего языка, не имеет нашей культуры и в котором не течёт нашей крови, — здесь он начал повышать тон, — то я могу тебе только посочувствовать, — здесь перешёл на крик и встал в полный рост, обозначив себя здесь главным, стоящим над сгорбленным трусом, — а затем отправить к ним, потому что ты ничем не лучше их или расстрелять после совещания и единогласного одобрения! Нельзя им сочувствовать! Нельзя, — здесь, кстати, он начал сбавлять тон, но экспрессия осталась, — называть их людьми по описанным причинам. Если человек не может донести свою мысль не при помощи логичного языка, то он в этом плане ничем не отличается от хрюкающей свиньи, не способной изложить мысль. Если человек не поддерживает науку, а верит в дядю на небесах, то это говорит о том, что за последние тысячи лет никакого развития здесь не было и не могло быть! Никакой культуры там тоже нет; словом, близким по изначальному значению к этому они обозначают собирательство всяких безделушек. Посмотри на свою кожу!
Сквозь воду, я посмотрел. Нормальная, телесного цвета, может, незначительно белее из-за холода.
— Посмотрел? Теперь вспомни этих бледных уродцев, это выглядит болезненно и неестественно. Посмотри мне в глаза.
Я поднял взгляд и протёр глаза. Глаза как глаза. Аккуратные брови, ресницы, белое яблоко, сами глаза голубые. Пока я смотрел на него, он моргнул.
— Они голубые. Но у этих, — "эти" сказано с отвращением и выделено тоном, — коричневые. Подумать страшно… Тебе не хватает аргументов?
За это время я не успокоился. Мысль, что я убил человека не давала покоя. За убийство своих отрубают голову, за убийство чужих дают медали… Ужасный бред, абсолютная бессмыслица. Я сглотнул.
— Но…
Удар по щеке, откинувший голову в сторону.
— Никаких "но"! Ох, ладно, приходит с опытом… Но чтобы больше я такого не видел. Ты сегодня был на первой миссии, так что отбой!
И я с удовольствием плюхнулся в расстеленную тряпку, укрывшись второй, стянув с себя некоторую одежду и лыжные ботинки. Я забился в угол, лицом к стене, стараясь убежать. На эту попытку капитан только вздохнул. Отбой…
Я проснулся. Костёр грел спину, я смотрел в одно из брёвен, держащее потолок. Рядом со мной лежала одежда и ботинки. Я повернулся и скинул одеяло, но ещё не поднялся. Пустующие места товарищей, провиант в углу командира, склад оружия в том же углу (впрочем, без самого оружия), сами товарищи ходят по комнате, я могу видеть только их ботинки и подол тулупа капитана. Я развернулся к углу и начал одеваться. Странное предчувствие. Я натянул вторую трёхпалую перчатку (удобно на морозе, два пальца имеют свои отделы, а остальные в третьем, гениальное изобретение наших учёных), надел через плечо своё оружие и повернулся. Капитан снова стоял ко мне спиной. Он развернулся. Передо мной стоял старый офицер в сером пальто. Из его шеи лилась кровь, горячей струёй затапливая пол комнаты. Он кашлянул в руку и сказал мне:
— Нельзя…
И вот я снова на лыжах. Я не знаю, как так получилось, но я проснулся и первое, что я услышал — это то, что меня снова отправляют на задание. В этот раз более простое: обрезать коммуникации. К тому же, с Орлом. Ничего сложного, просто заминировать рельсы и ждать, пока грузовой (надеюсь) поезд понесётся к базе. Не то чтобы была ожесточённая война, да и четыре человека ничего не смогли бы сделать этому городу. Но если знать, что таких окопов в соседних лесах пара сотен (а может и несколько больше, точная информация только у руководства), в некоторых до семи человек, то ничего удивительного нет в том, что их активно убирают. Точнее, нас активно убирают. Не важно, мы уже приближались к цели. Я достал на изготовку динамит, когда мы были уже в паре метров от пути. Его нам привозят на лодках, приезжающих иногда к удачному месту в лесу, куда направлено меньше всего внимания, обычно в полночь, хотя в этой стране зима лютая и день заканчивается уже в пять-шесть часов после полудня. Наши учёные разработали какой-то там морской камуфляж, закрывающий часть корабля от обзора. Разумеется, большие партии так не поставить, но на несколько атак в месяц хватает, перевозки несколько затрудняются и есть шанс действовать чуть более нагло, часто боевыми задачами определяется использовать часть взрывчатки в дальнейшем. В общем, пока масштабы маленькие, но планируется поставить на границе леса дзоты, привести морской десант, в полночь провести мощнейший из бывших здесь подрывов коммуникаций и выдвигаться в бой. Во всяком случае, первый этап отдан партизанам, которые должны ослабить противника и делать вид малоопасных сепаратистов, которые прячутся где-то в землянках и против которых не нужно и во многом бесполезно предпринимать какие-то меры. В общем, пока я вспоминал, мы уже пришли и Орёл, вырвав у меня из рук шашку, стал прицеплять её к шпале и к ней самой прилаживать механизм, который запустит её в нужный час. Я не знал, чем ему можно помочь, поэтому аккуратно переставил ноги, обутые в громоздкие лыжи на другую сторону рельс и решил прогуляться вдоль дороги. Да, не положено. Но почему бы и нет. Метрах в пяти от товарища я обнаружил лежащего человека, чья нога застряла в рельсах, он не просил о помощи и явно вымотался, а может и понимал, кто рядом с ним и не хотел выдавать себя. В этом ему неплохо помогал снег, присыпавший уставшую тушу. Я подошёл к нему. Он что-то сказал на своём наречии. Кажется, просил оставить его. За время прибывания здесь, я уже начал немного понимать этот ужасный и по-своему прекрасный язык, что нашим государством не сильно поощрялось. Я его просьбу проигнорировал и стал карманным ножичком откручивать шурупы, на которые была закреплена шпала, державшая ногу бедняжки между собой и холодной землёй. Наверное, он ужасно замёрз. Но это уже не мои проблемы. Открутив его, я перекинул бедняжку с опасной зоны и дал кусок хлеба.
— бэзиве́…
Крайне искажённое "спасибо", какой ужас. Но понятно, если учить… Н-нет, я не учу, запрещено! Просто приходиться знать… Я посмотрел на Орла, оторвавшегося от занятия, чтобы посмотреть на представление, которого однозначно хватало, чтобы убить меня здесь же. Но он просто сверлил меня голубыми глазами, закусив губу. Закончив дело, мы поехали домой.
Я стоял по стойке смирно. Ещё не успел снять перчатки, как Орёл уже отрапортовал капитану о моём поступке и о том, что я, судя по некоторым данным, знаю их язык.
— М-да… Не ожидал от тебя, новичок. Уже нет смысла орать. Собирайся.
Вопрос "Куда?" не оставлял меня, но задавать его было бы бесполезно. Вскоре я стоял в одежде, загруженный некоторым провиантом и спичками. На все слои одежды намертво приклеели знаки сопротивления, с которыми дальше первого перекрёстка в любом населённом пункте не уйдёшь. Также на мне самом красовалось "Предатель". Думаю, функция понятна.
— А теперь, иди. Иди! Они ждут тебя! Люди! Которым ты помогал! Которых ты любил! Люди! Они примут тебя!
Меня повели к двери. Я не сопротивлялся. Не было смысла, да и я сам в глубине души хотел наказания, оно было заслужено и офицер не оставлял меня. Первые два задания… Годы тренировок. Эх. Идём в белый снег, стараясь огибать лес и поселения…
Я сижу в этой норе уже три недели и пытаюсь не сойти с ума, разговаривая со шлемом. Он пока взаимностью не отвечает, но мне кажется, что уже готов пойти со мной на контакт и ночью что-то шепчет мне на ухо. Мне приходится топить снег и процеживать его в этот самый шлем с помощью ткани, вырезанной из жилета. Хлеб я съел ещё в течение первой недели. Я всё же схожу с ума… Раньше мне не приходилось оставаться без еды дольше нескольких дней. Сейчас я на грани и съел бы всё что угодно. Внезапно, мои размышления прервал голос снаружи
— Помоги…
Голос показался мне знакомым… А, это был тот самый четвёртый житель комнаты, исполнявший функции координатора. Такие имелись в каждом блиндаже и служили для актуализации знаний, что было очень полезно. Карманные переносчики достоверных сплетен. Я помог ему заползти в нору, выкопанную неизвестным зверем и расширенную мной. У него была прострелена нога, видимо, при возвращении домой повредили, но он сбежал. Поразительно. В голову пришла страшная мысль… Нет, нет, невозможно… Но можно попробовать, хоть это и отвратительно. Я помог ему перетянуть рану, закрепил ногу и сказал, что утром отправлю домой, а пока пусть полежит. Он отказался. Я заложил руки в карманы.
— А у тебя еды нет?
— Нет…
Я подался немного вперёд, чтобы обнять его. Он в принципе не сопротивлялся. Я обхватил его шею. Он в ответ обнял меня. Мы просидели так минуту, пока я не собрался с силами, не отпрянул назад и не перерезал ему горло. Он не успел вскрикнуть. Я вздохнул и снял с него сухую одежду, кинув в самое высокое место. Мокрую выкинул в угол. Используя спички, я поджёг одежду и снял с себя сапоги, которые также кинул в импровизированный костёр…
Я не помню, что произошло. В каком-то сумасшествии я закинул человека, которого считал своим другом в костёр. Единственная мысль, которую я помню, сейчас звучала в голове гулким эхом, хотя зарождалась где-то на задворках тихим шёпотом. Одно слово. "Нельзя". Сейчас я почти голым лежал на снегу и чувствовал… Нет, это слово не было верным в данной ситуации. Я не чувствовал конечностей. Вскоре, разум совсем затуманился и я перестал что либо понимать. Одно я понимал совершенно чётко: забавно, что я, человек со словом "предатель" на лбу, умер на одном из цветов флага Миона: белом. Самом прекрасном и самом чистом цвете…